Ростислав Евдокимов-Вогак, правозащитник, поэт и публицист, родился 29 ноября 1950 года. Сын старого члена НТС Бориса Евдокимова, печатав- шегося в "Посеве" под псевдонимом Б.Русланов. В книге В.Буковского "И возвращается ветер..." Б.Евдокимов изображен как "вечный подпольщик" Боречка.
22 июля 1982 года Ростислав Евдокимов был арестован в связи участи- ем в выпуске Информационного бюллетеня СМОТ*. Освобожден в 1987 году. В настоящее время лидер Санкт-Петербургской организации Народно-трудового Союза российских солидаристов, член редколлегии журнала "Посев", член Руководящего круга НТС.
- Расскажите, пожалуйста, об отце.
- Борис Дмитриевич, по образованию историк, работал обычно журналистом. Он старый НТСовец, был четыре раза арестован - и все четыре раза за НТС.
В первый раз отца арестовали еще в 1948 году. Тогда ему грозила смертная казнь, но он, как говорится, "закосил" (тогда психиатрия еще могла спасать людей в определенных случаях) и отделался легко. Второй раз он был арестован под смерть Сталина, еще в 1952 году, за то же, что и в первый - за связь с НТС. Ему бы так дешево не отделаться, как в первый раз, но умер Сталин, и отец автоматически попал в психбольницу, откуда его через некоторое время отпустили.
В третий раз, это звучит уже почти анекдотично, он был арестован под снятие Хрущева. Сидел он в тот раз вместе с генералом Григоренко и, так же как и Григоренко, очень упорно предсказывал врачам, что Хрущев будет снят. И когда Хрущева действительно сняли, врачи решили, что у отца наверху есть большая "мохнатая" лапа, и от греха подальше опять отпустили. Таким образом за эти три свои первые ходки он отбыл в психбольницах сравнительно немного - где-то около пяти лет.
В четвертый раз он был арестован в 1971 году. Я был тогда студентом третьего курса исторического факультета нашего университета, изучал историю Древней Греции и Рима. Вообще, я занимался и занимаюсь Платоном, государственными теориями Платона как основателя теоретического социализма и коммунизма.
Меня арестовали вместе с отцом. Но, хотя у меня было кое-что в доме, чекистам не удалось найти самых серьезных вещей. Я отделался всего лишь тремя сутками КПЗ (камеры предварительного заключения), а отец в эту свою четвертую ходку отсидел в общей сложности семь с половиной лет. Он был отпущен только в мае 1979 года - умирать от рака. Умер он осенью того же года.
- Вы знали в 1971 году, что он писал в "Посеве"?
- Да, конечно, от меня он это не скрывал. Я ему помогал. Я писал школьным почерком по подставным адресам письма, а он вписывал в них тайнопись. Одно из таких писем, к несчастью, вернулось обратно: адресата не было на месте. Так, в конце концов, оно попало в КГБ. Кроме того, я прятал микропленки запрещенных книг, еще кое-что, так что я прекрасно знал, о чем идет речь.
Отец и принял меня в НТС. Я незадолго до его смерти тоже стал считать себя членом этой организации. Условно он принял меня еще до ареста (в НТС был такой "самоприем"). А перед его смертью уже прямо ко мне приезжали люди. Это началось, когда он был под арестом и в больнице.
- А отец Вам не рассказывал, когда он впервые познакомился с НТС?
- Вы знаете, мой отец был старый подпольщик и исключительно осто- рожный человек. Он не только мне, но и своим женам, первой и второй, все не рассказывал. Даже мог дезинформировать отчасти. Некоторые его здешние друзья знали его многие годы - лет десять подряд - под другой фамилией и выяснили его настоящую фамилию только после его очередного ареста. И это оправдано.
- Хорошо, перейдем к Вашей биографии.
- Я окончил музыкальную школу по классу скрипки. Хотел поступить в музыкальное училище на теоретико-композиторский, но не стал поступать, потому что это автоматически означало армию. И я поступил на физический факультет в 1968 году, затем на исторический - в 1969-м.
Весной 1972г. я был с исторического факультета отчислен. В академической справке значилось за 5 экзаменов 5 пятерок, а за пятой пятеркой было написано - "исключен за академическую неуспеваемость". Любая секретарша в любом ВУЗе понимала это совершенно однозначно, и попытка с такой справкой поступить была совершенно бессмысленна.
Поэтому я по рекомендации одного своего приятеля кончил курсы взрывников при Горном институте. Одновременно меня от военкомата пропустили через психиатрическую экспертизу. Так как у меня отец был дипломированный шизофреник, а считается, что шизофрения может быть наследственным заболеванием, меня радостно признали шизофреником, заодно освободив от армии. Опять же - парадоксы нашей действительности: дипломированный шизофреник работал взрывником, притом не просто взрывником, а в геологических экспедициях на границах со странами НАТО.
Еще с университетских времен я начал писать стихи, и сейчас пишу. Потом, несколько позже, я начал писать прозу, эссеистику. Когда я уже был арестован, меня приняли в швейцарский и французский ПЕН-клубы. Я не был ни в Швейцарии, ни во Франции и поэтому никаких официальных документов не имею, но меня уверяют, что это все-таки имело место.
Параллельно я занимался всяческой научной работой. В 1979 году у меня была довольно престижная публикация в сборнике к 2400-летию Платона - "Платон и его эпоха".
После ареста отца, когда меня выгнали из университета, я, естественно, стал ездить к отцу в Казань. А к этому моменту я как раз познакомился с Сашкой Подрабинеком, еще до того, как он организовал свою Комиссию по злоупотреблению психиатрией в политических целях. И как только он ее создал, он обратился ко мне с просьбой дать какие-то материалы. И не только по отцу: по Петербургу, по Казанской психбольнице, куда я мог ездить на свидания, выяснять какие то вопросы.
Я этим и занялся. Формально я в группу не входил, но одно время фактически выполнял роль их петербургского представителя.
Потом я в очередной раз уехал в какую-то экспедицию на Север. На Севере я услышал по радио, что мои знакомые: Левка Волохонский, Наташа Колесниченко и некоторые другие (с ними со всеми я был знаком года с 1978-го) создали СМОТ. Когда я вернулся из экспедиции, тоже присоединился.
А затем, когда прошла первая волна арестов по СМОТу, создалась ситуация, что те, кто остался на свободе, были люди бесписьменные. Альбина Якорева и Наташа Колесниченко попросили меня, чтобы я помог с составлением документов. Я стал составлять документы и это естественным образом вылилось в то, что мы вместе со Славой Долининым возобновили издание "Информационного Бюллетеня" СМОТ.
У нас было очень хорошо поставлено дело с точки зрения профессионально подпольной. Мы со Славой готовили текст бюллетеня, какую-то информацию, конечно, передавали нам и другие СМОТовцы. Печатали 4 экземпляра на машинке. Затем я уничтожал первый экземпляр и копирку (по ним можно было прочитать почерк пишущей машинки). А с остальными тремя мы делали так: один передавали на Запад, один оставался у нас в архиве (к сожалению то, что было у Славы Долинина, нашли, он плохо, оказывается, прятал) и, наконец, один экземпляр мы отдавали в работу.
Я передавал его Альбинке Якоревой, которая увозила его в какой-нибудь провинциальный город. Обычно это были разные города, например Ярославль, Прокопьевск, где провинциальные машинистки этот номер перепечатывали.
И вот с экземпляра, перепечатанного в какой-нибудь Костроме, что найти очень сложно, делались ксероксы и размножались уже в сотнях экземпляров. Естественно, что ксероксы делались по договоренности с теми, кто на них работал. Но они действительно не знали, откуда получали оригинал и куда все это увозят с ксерокса.
С этой точки зрения была соблюдена вся необходимая конспирация, и лишь один человек знал всю цепочку - это была Альбина Якорева.
Наши бюллетени я отправлял в НТС, и там ряд материалов перепечатывался в журнале "Посев". (Именно эти материалы были мне впоследствии инкриминированы - только то, что напечатано в "Посеве".)
Но в конце 1981 года мы почувствовали, что нам буквально сели на хвост. И тогда мы передали дела в московскую группу Валеры Сендерова. Они позже начали, но, к сожалению, раньше провалились, продержавшись несколько месяцев.
В Москве нет традиций конспирации. Кто знает, может, питерские туманы способствуют выработке таких навыков.
14 июня 1982 года пришли с обыском ко мне и к моему подельнику Вячеславу Долинину. У меня уже была прививка. Поэтому им у меня на квартире практически ничего не удалось найти, кроме нескольких НТСовских брошюрок да парочки журналов "Посев". Их я мог благополучно списать на отца, что, мол, перед смертью он мне их дал - не выбрасывать же, лежат себе и лежат, никому я их не показывал.
Даже по тем временам они не смогли получить ордер на арест, прокурор на основании этих улик никак не мог выдать санкцию. А Долинина, к сожалению, арестовали и меня таскали на допросы свыше месяца.
Я ходил на эти допросы, причем отрицал сам факт знакомства с подельником - все время делал вид, что фамилию его не могу запомнить: то ли Данилов, то ли Данилин, то имя путал: не то Вячеслав, не то Владислав, и отчества не знал - Леонидович или Ларионович.
Через месяц с небольшим все это закончилось тем, что привезли пакет из Москвы, изъятый у Севы Кувакина, активиста СМОТа. В пакете были некоторые мои собственноручные бумаги, микропленки, подготовленный мною с подельником сборничек стихов Руальда Мандельштамма и Леонида Арамзона, масса чужих книг, статьи. Этого вполне хватило для дела.
Но мне повезло - как раз накануне приехала Альбинка Якорева, которая готовилась уезжать из Союза. Она - мать двоих детей, и ее шантажировали арестом. Уезжать она должна была из Питера, потому что здесь была прописана. Хотя реального жилья она не имела: Альбина была в те годы "профессиональной революционеркой", каталась по всему Союзу.
И когда она приехала, чтобы завершить все дела, мы с ней успели встретиться и договориться об одной простой вещи, а именно - когда она пересечет границу, я буду давать показания о преступной деятельности гражданки Якоревой с таким видом, как будто я не знаю, что она уехала. И все эпизоды, которые на нас могут вешать, будут повешены на Альбинку. Это в интересах не только моих, это в интересах и третьих людей. Чтобы отвести от них улики.
Мы договорились, что, когда она пересечет границу, я об этом узнаю благодаря определенному вложению в передачу. Это будут лимоны или конфеты "Лимончик".
22 июля я, как всегда, отправился к следователю с "сидором" - в нем мыло, сыр, колбаса, теплые вещи - и был арестован.
Дней десять я не давал никаких показаний, а они меня уговаривали. А потом мне передали лимоны и я сделал вид, что поддался на уговоры, и они тоже должны были делать какие-то ответные ходы. Я начал давать показания по той схеме, которую мы с Альбинкой разработали. Насколько я помню, практически на все их вопросы удалось дать ответы, в чем мне очень помогал опыт 1971 года.
Суд состоялся в 1983 году в июне, потом кассация, потом надо ждать этап. В общей сложности в Большом Доме я просидел год и месяц. Долинину дали четыре плюс два, мне пять плюс три.
- Была ли у вас в Питере группа НТС?
- В те времена группы не было. Сейчас-то она есть. Даже мой подельник Слава Долинин официально в НТС не входил, а имел статус "друга". Были, кроме меня, и другие люди, которые были закрытыми членами.
- Сейчас можно назвать их фамилии?
- Да, кого-то можно. Но, как ни странно, не всех, потому что люди привыкли к своему закрытому статусу и с трудом вылезают. Вот одного могу назвать - это Сарайкин Георгий Захарович. Он историк, был известен под псевдонимом Самохин, написал ряд книг (в частности "Китайский круг России", выпущена уже в России). Открылся недавно, только осенью. Он член НТС с 1973 года. Как вышел на НТС, я не знаю.
Есть у нас очень интересный персонаж - член нашей группы с недавних пор - Борис Георгиевич Врангель. Старик, благообразный, с красивым породистым лицом, он двоюродный племянник того, крымского Врангеля.
А у него история такая. Он 1917 года рождения, его вырастила няня - русская крестьянка. И эта няня помогла ему бежать на Запад. В тридцатые годы он оказывается в Бельгии в специальном колледже иезуитов для русских детей-беженцев. Примерно в 1940 году Борис Георгиевич вступил в брюссельскую группу НТС (группу Рождественского). С началом войны по так называемой "зеленой дорожке" отправился в Россию, в Псковскую губернию - в те места, откуда он родом. Там он работал, потом, когда фронт стал отходить на Запад, вместе с фронтом дошел до Любавы. В Любаве он был представителем Международного Красного Креста.
В 1945 году, когда война уже кончалась и Любаву заняли советские части, смершевцы, естественно, его арестовали. Просто за фамилию. И Борис Георгиевич попал в одну камеру с генералами Красновым, Шкуро и фон Пановицем. В общем, отсидел он в общей сложности 17 лет и реабилитировался полностью только летом этого года. Жил потом уже во Пскове.
- А он работал на НТС?
- Он работал, пока был в лагере. А потом потерял связь и восстановил ее только через нас.
беседовал Николай Митрохин
Материал подготовлен по заказу НИЦ "Мемориала".
_____________________________________________
* СМОТ - Свободное Межпрофессиональное Объединение Трудящихся - полуоткрытая правозащитная организация, пытавшаяся, хотя и малоудачно, превратиться в независимый профсоюз. Существовала с 1978 по 1983 год, когда из-за непрекращающихся репрессий последние члены Совета Представителей (СП СМОТ) объявили о роспуске СП. Была восстановлена в 1987г., к настоящему моменту практически не функционирует.
